Отношения со взрослыми родителями — тема сложная. Старые и новые обиды, нарушение границ и манипуляции — можно ли обойтись без этого?
«Почему все думают, что я хожу к психологу, чтобы жаловаться на родителей? Ну, да. Жаловаться. Мне не с кем поговорить об этом. О том, как мне плохо каждый раз, как я с ними повидаюсь. Мы давно выросли, у меня свои дети большие, а как приезжаю к ним — все те же песни: как ты выглядишь, постриглась бы, тебе надо худеть. Отец заводит волынку про дачу, на которую мы не ездим: для кого же они корячились? А я не хочу туда ездить, мне больно! Мама наготовит гору жирной, невкусной еды, будет требовать, чтобы мы ели, отец хочет с мужем выпить, отказываешься — смертельная обида. Как выстроить отношения с ними так, чтобы и их не обижать, и самим не раниться?»
Это сложная во всех смыслах проблема: отношения взрослых людей со своими родителями. Хочется же, чтобы как на рекламной картинке: лучащаяся счастьем семья с парочкой милых деток приезжает на дачу к седовласым, но крепким и подтянутым пожилым родителям, все радостно садятся за стол под яблоней, любовь и покой. В этой прелестной картине нет места застарелым обидам, навязшим в зубах разговорам о болячках или политике, нет ревности к другим детям, погостевали — и счастливые поехали обратно к себе. В реальной жизни такие семьи встречаются редко. Я лично не видела ни разу.
Во-первых, наша социальная культура до сих пор является деревенской, патриархально-общинной. Массовый исход населения из деревни в города начался чуть более ста лет назад, шел волнами, не знаю, все ли читатели в курсе, что последние «крепостные крестьяне» — советские колхозники — жили без паспортов аж до 1974 года, а значит, не могли покидать свои деревни, даже навещать родных в других местах можно было только по справке из сельсовета. Единицей общества считалась семья, домохозяйство, в городах — квартира; у каждого домохозяйства был старший, тот, с кого спрос. И остальные члены семьи должны были ему подчиняться. Ответственный квартиросъемщик решал вопросы прописки, и если главе семьи не нравилось, кого дочь или сын выбрал в партнеры, в его власти было отказать в принятии в дом. В самом прямом смысле: «Доча, нам твой Генка не ко двору, так что пусть отправляется восвояси». Абсолютная власть.
Наоборот тоже работало: дочь уже давно бы развелась с постылым мужем, да мать не дает, как же, дом без мужика останется. То, что давно уже не надо ни дрова рубить, ни от татарского нашествия защищать, не имеет значения.
Понятно, что условий для нормальной сепарации, той, которую мы сейчас считаем за эталон (совершеннолетний ребенок отправляется на учебу, покидает родительский дом, ищет и находит себе сексуального партнера, строит с ним новую семью), практически не существовало. Такой вид взаимодействия, при котором взрослому ребенку выделяется кусочек семейного богатства (хоть осла, хоть кота) и дальше ожидается, что он будет самостоятельным, характерен как раз для городской европейской культуры, которую мы только-только начали осваивать. Отчасти это связано с полным отсутствием семейных богатств, от которых можно было бы отщипнуть кусочек. Нету, и взять негде.
Поэтому у нас даже абсолютно взрослый, много лет живущий отдельно, своей семьей и на свои деньги, ребенок все равно мыслится как «чадо неразумное», которого можно и нужно направлять на путь истинный, поучать, а также правильно кормить (да-да, жирным, сладким и соленым, чтобы был толстым и здоровым). Он собственность семьи, ее неотъемлемая часть. И вообще: мама лучше знает. А папа лучше во всем разбирается. И детей вы воспитываете неправильно, слишком много им позволяете, вот они вам на голову и сели.
Человек у нас в стране признается взрослым и правомочным ближе к 40 годам, когда родители становятся беспомощными, сдают. Повторюсь, это все — отголоски архаичной, древней культуры «деревни», где даже течения времени нет, только смена времен года. Второе плавно вытекает из первого: раз единицей, потребной для выживания рода, является семья, то любые действия или хотя бы попытки действий, которые потенциально могут привести к разрушению этих внутрисемейных связей, воспринимаются как смертельно опасные.
«У нас традиция — праздники справляем у родителей. Я все понимаю: когда ребенок живет в другом городе, видятся редко, тогда Рождество, Пасха — редкая и ценная возможность побыть вместе. Но мы живем в соседних домах! Видимся несколько раз в неделю! Почему я не могу поехать в горы с друзьями? В 16 лет вырвался к девушке, так со мной месяц никто не разговаривал, как будто я совершил зверское убийство! Сейчас у меня серьезные отношения с женщиной, мы собираемся пожениться, я хотел отвезти ее на каникулы в Париж. Так мама пригрозила от дома отказать, если мы не придем к ним. Идиотизм какой-то!»
Здесь сливаются две темы: про власть и контроль («Как посмел! Он нас не уважает!») и про предательство семьи. На деле родителям становится скучно и тревожно, когда они обнаруживают, что у детей есть другие источники любви, кроме них. Впервые мы сталкиваемся с отвержением со стороны ребенка в очень раннем возрасте: малыш отталкивает поддерживающую его руку, заявляет, что хочет сам (падать, карабкаться, строить башню, разливать молоко). Это неприятно, но зрелый человек в состоянии справиться со своими чувствами и позволить ребенку совершить первый шаг в сторону ОТ родителей.
К сожалению, зрелых людей в нашем обществе совсем не много. В основном матери реагируют на попытки ребенка обрести самостоятельность угрозами и отвержением («Говорили тебе не лезть, вот и не плачь теперь!») или манипулируют чувством привязанности: «А как же я без тебя? Ты хочешь, чтобы я осталась одна?»
Следующий этап сепарации — подростковый возраст, когда человек начинает требовать равного отношения, новых свобод и в то же время — отдаляется от родителей, замыкается. У меня основная масса обращений как раз от родителей подростков: «Помогите, он стал совсем чужой, мы ничего о нем не знаем больше!» Очень много тревоги и боли приносит родителям ужасный пубертат. И многие в этот период превращаются чуть ли не в тюремщиков, применяют чудовищные меры, лишь вернуть контроль над жизнью детей. Все это приводит к тому, что ребенок вырастает с ощущением: отделяться от семьи — опасно. Или сам погибнешь, или потеряешь родителей.
Но тот, кто вовремя не вышел за порог родного дома, рискует прожить не свою жизнь, навсегда оставшись покорным ребенком, не доставляющим хлопот.
Напряжение и агрессия, которые должны были пойти на отрыв молодого человека от родительской семьи, не выраженная вовремя, во взрослом возрасте превращается в постоянное недовольство. Общение с родителями переполнено разочарованием, обе стороны жалуются, что их не слышат, не понимают, не уважают.
Мне кажется, рекомендации «отпусти обиду» дают те, у кого ни разу не разрывалось сердце от язвительного комментария в свой адрес, кто ни разу не плакал или не пил ночью валокордин после визита к любящим (!!!) родственникам. Не думаю, что можно простить того, кто не просил об этом. Если у вас нет возможности обратиться к психологу, чтобы развязать клубок болезненных связей, рекомендую книгу Линдси К. Гибсон «Взрослые дети эмоционально незрелых родителей», лекции Людмилы Петрановской, лекции Светланы Адоньевой (все есть в Сети).
ЧТО ЛЕЧИТ?
Расстояние, прежде всего, внутреннее. С психологически незрелыми родителями невозможно выстроить удовлетворительные близкие отношения, но можно поддерживать связь и контакты. Скорее всего, вам придется отказаться от надежды, что когда-нибудь мама перестанет вас критиковать, а отец — поучать и нападать. По крайней мере, они не прекратят это делать по доброй воле, ведь для них, изнутри, вы все тот же неразумный подросток.
Можно и нужно отстаивать границы, предлагать другие модели поведения, но, если вы видите, что никакого ответного движения нет, — отстраняйтесь. Это больно, делать шаг назад, когда все ваше существо рвется вперед, в объятия. Но стоит провести инвентаризацию воспоминаний: бывало ли когда-нибудь иначе? Чтобы вы делали шаг и не напарывались на критику, обесценивающие комментарии, агрессию? Если ответ «да» — откровенно поговорите с родителями, обсудите ваши изменившиеся отношения. Если же вы понимаете, что так было всегда, ну… Движение назад — шаг в правильном направлении.
